"Я не хочу ничего делать" - шепчет Йен.
"Я не хочу фотографировать."
"Рисовать."
"Учиться."
"Дышать."
"Жить."
***
Йен задыхается, чувствуя, как по щекам сейчас покатятся слезы от собственной никчемности и беспомощности, от собственной бесполезности, с которой юный Грэм делит всю свою жизнь.
Да кому, правда, станет хуже от того, что однажды он исчезнет? Кому станет хуже, если на одного вечно ноющего человека в этом мире станет меньше? Ответ приходит в голову сам, и Йен закусывает ребро ладони, чтобы не завыть от безысходности.
"Надо позвонить Дину, он обещал помочь" - думает Йен и пытается перестать дышать, чтобы успокоиться, ну или хотя бы сдохнуть. На кой черт Дину этот звонок, Йен либо справится сам, либо не справится никак - да и Дин с Лави, он им помешает, испортит настроение и испортит все, как делает это обычно. Если бы Грэму платили за порчу имущества - чужих и своих отношений, праздников, дней, ситуаций и жизней, он уже давно бы купался в деньгах почти как Скрудж МакДак, только деньги твёрдые, и Йен бы разбил себе голову. Ну и славно. Ну и отлично. Так даже лучше.
Йен плавает и тонет в собственной усталости от невозможного всего: от изнуряющего общения с мамой; от отца, выкуривающего пачку в день, вечно поучающего и глупо шутящего; от сестры, которой постоянно нужно говорить, желательно о буддизме, медицине или людях; от не помогающих разговоров по душам и гребанных обязанностей.
Йен понимает, что однажды он прочитает не фальшивое "я с тобой", а "пошел нахуй, сопливый ублюдок", и пытается смириться с тем, что умрет в компании пластинки радиохед, подаренной на спор.
~~~

Пальцы предательски дрожат, когда твое сообщение с текстом "кажется, я сломался" высвечивается на экране моего смартфона. У меня бы дрогнул голос, если бы я пытался что-то сказать, у меня бы дернулись плечи, если бы я сидел или стоял, у меня бы подкосились колени. Но я лежу на полу и понимаю, что если сейчас ты не объяснишь, что случилось, я сойду с ума от того, что придумал слишком много вариантов произошедшего.
Понимаешь, так получилось, что твои проблемы важнее моих, что я бы отдал тебе всего себя на растерзание, чтобы тебе было лучше, но в тебе слишком много гуманизма и уважения к чужой жизни. К моей жизни. Это выбивает из колеи.
Это как я сегодня всхлипнул, когда ты написал "сделай это ради меня, если тебе этого достаточно", а потом добавил "привыкай".
Это как я сегодня закусил губу до крови, когда ты написал "забери меня себе".
Что происходит в твоей жизни, Дин? Что происходит в твоей душе, в твоей голове, в твоем_всем? Это не праздный интерес, это острая_необходимость знать.
Говори со мной, пожалуйста, говори. Я буду заваривать тебе мятный чай и читать тебе на ночь Брэдбери, я буду делать тебе массаж после работы и покорно ждать твоего визита в мой город.
Мне на самом деле проще жить, когда я знаю, что мы дышим одним воздухом, поэтому, умоляю, возвращайся в Москву чаще. Я отдам тебе свою кровать и свою квартиру, свою библиотеку и свою жизнь. Я буду делиться с тобой всем, что у меня есть, чтобы у меня не было ничего своего, кроме тебя - я никогда больше не смогу делиться тобой с кем-либо.
Понимаешь, Дин, насколько сильно я попал? Когда я буду возвращаться домой с новой банкой кофе, потому что ночью меня мучает бессонница, стоит повесить над моей дверью надпись "добро пожаловать в капкан!". МакЭвой оценит.
Я не видел тебя чертовы четыре месяца, и мне кажется, что стоит мне засмотреться на то, как свет путается в твоих волосах или как искренне ты улыбаешься, не смотря на свою хроническую усталость, и я расплачусь прямо на улице, вцепившись пальцами в твои плечи, потому что ты слишком хорош для этого мира. Ты лучший, кого я когда-либо встречал, и ты почему-то страдаешь.
Мне отчаянно плевать, как будут реагировать люди на то, что две девушки, не закончившие школу, целуются на глазах у всей Москвы, сбежавшейся к главным воротам ВВЦ, потому что какая к черту разница, если есть ты, есть твои блестящие глаза и твоя улыбка.
Понимаешь, насколько сильно я попал, да?